Тамриэльская Экспертная Служба
Хедканон года.
Галина Рогозина из "Следа" - фем!человек!Доктор, регенерация эдак пятнадцатая-восемнадцатая. Часы таскает с собой в кармане жилета.
Ваши аргументы бессильны.
АПД Со стороны может показаться, что мне не очень-то норм, ну да ладно.
Если Рогозина - человек!ф!Доктор, то доктор Быков ("Интерны") - человек!м!Романа.
I`m sorry, I`m so sorry.
АПД-2 обоге, я это написала
598 словВид звездного неба не вызывал у нее положенного восторга и трепета. О, она прекрасно осознавала всю его красоту и восхищалась ею, но это было привычным, обыденным, как привычен и обыденнен, к примеру, родной город; сколь красивым бы он ни был, он привычен и знаком. Она об этом, впрочем, не задумывалась. Красота небес была для нее слишком очевидна и понятна.
Звездное небо было для нее почти родным.
Ни она, ни ее знакомые не задумывались о таких вот небольших расхождениях в восприятии. Ее к тому же отчасти защищали должность и положение, да и окружали ее обычно не менее чудаковатые люди. «Поэты утверждают, что наука лишает звезды красоты, для нее звезды — просто газовые шары,» – задумчиво цитирует вечно взлохмаченный парнишка в лабораторном халате. «Фейнман, кажется?» – спрашивает она, и собеседник кивает. Да, это слова Фейнмана*, и перед внутренним взором необыкновенно ясно предстает этот веселый калифорнийский гений и внимающие ему студенты, будто и она сама когда-то побывала в Калтехе на такой лекции.
Смешно, право слово; уж слишком это похоже на воспоминание. Она могла лишь читать о нем, но никак не видеть вживую.
Еще вокруг нее порой до смешного много часов. Наручные, настенные, метроном дома на столе. Песочные (песка в них на сто двадцать секунд), затерявшиеся между органайзерами на столе в офисе.
И карманные, неработающие. Талисман. На крышке – красивый узор из геометрических фигур, и она не может понять, что это за стиль, но хоть ей и интересно, она почему-то не спрашивает ни у одного знакомого искусствоведа или антиквара.
Куда бы она ни пошла, взглядом почти сразу отыскивала часы, хотя это ей, фактически, не было нужно, время она угадывает сразу и безошибочно, и может отсчитать хоть десяток, хоть сотню секунд.
Время всегда рядом, время вокруг, время течет ручьями, пересыпается , щелкает между шестеренок механических часов, проскакивает крошечными искрами в электронных, время материально, прекрасно и живо даже более, чем люди. Это она видит во снах, и во снах крышка карманных часов чуть приоткрыта, и из-под нее пробивается яркий золотой свет, а если приставить часы к уху, слышен гипнотический ритм из четырех ударов. И странным образом этот сон почти ни о чем не менее чудесен, чем другие, которые она может вспомнить лишь крайне смутно – порой какие-то дивно прекрасные места, серебристые деревья под оранжевым небом, порой – погони за странными существами. Должно быть, нервная работа сказывается, хотя начальнику Экспертной Службы не часто приходится самому арестовывать преступников...
Наяву она к остановившимся часам никогда не прислушивается. Какой смысл в этом?
Иногда она машинально зарисовывает образы из снов, но получается плохо, размыто и неопрятно. Аккуратнее всего выходит ни разу до конца не дорисованная схема человеческой кровеносной системы с двумя сердцами.
Нет времени додумывать это и дорисовывать; а сны ускользают из памяти. Если работаешь в Федеральной Экспертной Службе, события наяву могут быть ярче и стремительнее любого кошмара; есть что запоминать и без них.
Пару лет назад, оперируя бандита, своего похитителя, она мысленно проговаривала клятву Гиппократа, которую с давних пор помнила наизусть:
...никогда и никому не отказывать во врачебной помощи и оказывать её нуждающемуся с одинаковым старанием и терпением независимо от его благосостояния, национальности, вероисповедания и убеждений;
...никогда не обращать мои знания и умения во вред здоровью человека, даже врага.
Только часть древней клятвы где-то затерялась.
Потому что нужно еще и не быть трусливым или жестоким.
Эти слова пришли из снов, с оранжевых небес над красными полями, безмолвные девиз и обещание, которые она никогда не говорит вслух, хотя те, кто сейчас ее окружает, их бы поняли.
Хотя скорее всего, эти слова им и так знакомы. Но зачем это проверять? (Так же как и незачем прислушиваться к сломанным часам, в которых бьется живой ритм, рвется наружу вместе с золотым светом – к родным и привычным звездам. Домой.
АПД-3, дотаскиваю 2-й кусок
читать дальше
И вот однажды наступает момент, когда это все заканчивается, и боль и обжигающее золотое сияние выворачивают на изнанку все ее существо, из ниоткуда возникают миллиарды недостающих деталей, а потом агония заканчивается, и Галина Николаевна Рогозина перестает существовать как человек и занимает место среди прочих масок и воспоминаний. И первой мыслью в голову лезет совершенно дурацкое «Да, Джоном Смитом тут назваться, конечно, не получилось бы», а дальше на пол-минуты она погружается в какой-то непоследовательный пересмотр окружающей действительности. Яркое холодное освещение, идеальный порядок, а вот, к примеру, Ванечка Тихонов, буквально сползший под стол и в ужасе уставившийся на нее совершенно круглыми глазами.
— Г-г-галина Николаевна! — запинаясь, бормочет он, а когда она поворачивается к нему, неосознанно пытается отползти подальше, то ли потому, что последние искры артронной энергии еще не угасли, то ли потому, что выражение лица у нее сейчас, наверно, образцово-безумное.
— Все в порядке, Вань, — отвечает она, подает ему руку, помогая подняться. — Правда, в порядке.
— Что это было? — в его голосе всё еще смешаны страх за неё и за себя, но вновь вернувшиеся в полном объёме чувства позволяют видеть глубже, видеть весь спектр, любопытство и восхищение за уже проходящим испугом.
— Сейчас, сейчас… Нет, подожди, — она рассеяно оглядывается по сторонам. — Я объясню все, но не здесь, пойдем.
И они почти бегут по морозу куда-то в сплетение улиц за зданием ФЭС, недалеко, так что Тихонов в одном лабораторном халате поверх футболки и джинсов почти не успевает замёрзнуть. Он с возвращающимся страхом повторяет вопрос «Что происходит?», но в ответ получает «Я всё объясню, но поверь, мы должны дойти до одного места». Её ведут память и инстинкты, наконец она резко останавливается в ничем не примечательном тупике — кирпичные стены да следы котов на снегу — и громко щелкает пальцами, в последний момент оборачивается на своего спутника и на всякий случай хватает его за руку. Но он не пытается убежать, лишь недоумённо смотрит, как прямо перед ними в воздухе проступают контуры синей будки и сама собой открывается её дверь, и, слишком растерянный, чтобы спорить, беспрекословно переступает через порог.
— Это невозможно! — осипшим голосам бормочет Тихонов, окидывая взглядом комнату управления.
— Тардис больше внутри, чем снаружи, — широко улыбаясь, говорит она, с нежностью проводит руками по рычагам и кнопкам на консоли.
— Либо я сплю, либо я под действием каких-то психотропных препаратов, — мотает головой Тихонов, в некоторых вопросах почти по-галлифрейски рациональный. — Галина Николаевна. Вы обещали объяснить.
— Да, да, конечно, — ей немного жаль тратить время на объяснения и она не уверена, с чего лучше начать, но обещание надо выполнять. — Прошлое или будущее? Нет, лучше будущее… — она набирает координаты; дверь автоматически захлопывается, а центральная колонна приходит в движение. – Так. Теперь. Мы с тобой находимся в Тардис. Это мой темпоральный корабль… машина времени, если хочешь. В ней можно отправиться почти в любую точку пространства и времени в нашей Вселенной.
Она перекидывает через плечо конец на автомате захваченного из офиса яркого шарфа (не её, не Галины Рогозиной, кто-то недосчитается его завтра) и засовывает в карман надоевшую заколку; каштановые локоны беспорядочно рассыпаются по плечам. «Нужно найти другую обувь, — думает она — И вернуть шарф».
Колонна останавливается. Она открывает дверь и отходит в сторону, чтобы не загораживать вид на космическую станцию Джемини-Прайм, ажурную и сверкающую в лучах белой звезды.
— А… как это, как?.. — Тихонов отшатывается от двери, но его взгляд уже прикован к космосу, и страх отступает на второй-третий-десятый план.
— Мы в будущем. Это семьдесят третий век, пятая колония землян в туманности Кошачий Глаз. Тардис переместилась сюда и создала вокруг защитное поле — поэтому воздух не уходит, — Тихонову не хватило секунды, чтобы спросить об этом; он наконец подходит к дверям, с опаской высовывает наружу руку и сразу отдёргивает, а лицо его выглядит сейчас совсем мальчишеским и юным. «Будущее. Кошачий Глаз. Тар-дис», — повторяет он раздельно и тихо, оборачивается к ней — ещё не все вопросы дан ответ.
— Я — Доктор, — говорит она. — Это долгая история…
АПД-4 Время шло, аффтар курил пьесы, вливался в экстремальный рашн галлифэндом и вопрошал у вселенной: Как жить с тем, что у Доктора есть брат
Тихонов привыкает к тому, что Галина Николаевна – не человек (в глубине души он не слишком удивлён этому факту). Тихонов привыкает к тому, что Доктор – это не совсем Галина Николаевна, и что она стара как руины древнего Двуречья. Тихонов привыкает к её живому кораблю, ТАРДИС; к будущему и прошлому и бездонному космосу, к побегам и погоням, которых за все годы в ФЭС на его долю почти не выпало.
Труднее было бы привыкнуть к её родной планете и соотечественникам, но они задерживаются там лишь на два дня. Вся планета окрашена красным, оранжевым и серебряным и заставляет вспомнить то ли Толкина, то ли Азимова. Галина Николаевна будто бы осторожничает, а местные её друзья – странные, странные, бесконечно странные, злодей из старого фильма и благородная леди-политик – шутят о чём-то непонятном, грозят Доктору должностью президента планеты. Тихонов даже не пытается понять, нравится ему эта планета или нет. Впрочем, здесь как минимум создали ТАРДИС, а он сразу понял, что разумная машина времени – это самая прекрасная вещь, какая только может существовать во вселенной.
После этой планеты, Галлифрея, они снова куда-то летят-бегут-спасают, логика то пропадает из происходящего, то снова возвращается (иногда Тихонов с ностальгией вспоминает свою спокойную и, о Время, такую логичную и понятную работу). Бесцельные странствия заносят их астероид, а на астероиде том – музей, а в музее – старший брат Доктора, отмотайте плёнку назад, пожалуйста, это уже слишком.
С лёгким недоумением Тихонов вспоминает, что полтора года назад уже видел его в ФЭС – как свидетеля и подозреваемого в одном запутанном деле о краже драгоценностей и убийстве. Иностранец, почти без акцента говорящий по-русски, он – по его словам – приехал в Москву ради заключения какой-то сделки. От его присутствия в офисе ФЭС Рогозина становилась странно задумчивой и капельку более нервной; как она однажды объясняла, под воздействием Хамелеонной Арки повелитель времени не теряет связь с памятью окончательно.
– Я думала, что найду тебя на Галлифрее, – задумчиво добавляет Рогозина после немного скомканного обмена приветствия.
– Меня там нет уже довольно давно, – печально качает головой инопланетянин в деловом костюме, инопланетянин с густыми старомодными усами и синими глазами. – Не ждал, что ты меня будешь искать.
– Я поблагодарить тебя хотела, Браксиатель, – улыбается Рогозина (или не она, или это уже Доктор), – за кольцо, которое ты мне вернул.
И вправду, было кольцо – серебряное, с синим камнем-кабошоном, якобы за раскрытие того дела с драгоценностями и отравлениями подаренное коллекционером полковнику Рогозиной. Она никогда его не носила до тех пор, пока не вспомнила, а вот Доктор использовал однажды, чтобы загипнотизировать какого-то пассивно-агрессивного пришельца.
– Кольцо помогло, я надеюсь?
– Сработало как стабилизатор, – кивает Рогозина. – Память и восприятие перестали смешиваться, правда, понадобилось еще больше года, чтобы добраться до часов. Как ты вообще узнал, что я на Земле?
– О, это долгая история, – Браксиатель усмехается, – И, вероятно, не совсем в твоём вкусе.
– И тем не менее было бы интересно услышать.
Они, продолжая беседовать, уходят вглубь парка. Парк на астероиде очень красивый, похожий, наверное, на Версаль или что-то ещё в этом духе.
– Знаешь, впервые вижу, чтобы Бракс и Доктор были так похожи внешне, – доверительно сообщает Тихонову сурового вида дамочка с бэйджем, гласящим, что она – профессор археологии Б.Саммерфилд. – У галлифрейцев с этими их регенерациями семейное сходство как-то странно работает.
Тихонов молча кивает. Его представления о биологии, физике и прочих мирообразующих вещах последние три недели спешно обновляются, поэтому кивание – максимум, что он может себе позволить.
Галина Рогозина из "Следа" - фем!человек!Доктор, регенерация эдак пятнадцатая-восемнадцатая. Часы таскает с собой в кармане жилета.
Ваши аргументы бессильны.
АПД Со стороны может показаться, что мне не очень-то норм, ну да ладно.
Если Рогозина - человек!ф!Доктор, то доктор Быков ("Интерны") - человек!м!Романа.
I`m sorry, I`m so sorry.
АПД-2 обоге, я это написала
598 словВид звездного неба не вызывал у нее положенного восторга и трепета. О, она прекрасно осознавала всю его красоту и восхищалась ею, но это было привычным, обыденным, как привычен и обыденнен, к примеру, родной город; сколь красивым бы он ни был, он привычен и знаком. Она об этом, впрочем, не задумывалась. Красота небес была для нее слишком очевидна и понятна.
Звездное небо было для нее почти родным.
Ни она, ни ее знакомые не задумывались о таких вот небольших расхождениях в восприятии. Ее к тому же отчасти защищали должность и положение, да и окружали ее обычно не менее чудаковатые люди. «Поэты утверждают, что наука лишает звезды красоты, для нее звезды — просто газовые шары,» – задумчиво цитирует вечно взлохмаченный парнишка в лабораторном халате. «Фейнман, кажется?» – спрашивает она, и собеседник кивает. Да, это слова Фейнмана*, и перед внутренним взором необыкновенно ясно предстает этот веселый калифорнийский гений и внимающие ему студенты, будто и она сама когда-то побывала в Калтехе на такой лекции.
Смешно, право слово; уж слишком это похоже на воспоминание. Она могла лишь читать о нем, но никак не видеть вживую.
Еще вокруг нее порой до смешного много часов. Наручные, настенные, метроном дома на столе. Песочные (песка в них на сто двадцать секунд), затерявшиеся между органайзерами на столе в офисе.
И карманные, неработающие. Талисман. На крышке – красивый узор из геометрических фигур, и она не может понять, что это за стиль, но хоть ей и интересно, она почему-то не спрашивает ни у одного знакомого искусствоведа или антиквара.
Куда бы она ни пошла, взглядом почти сразу отыскивала часы, хотя это ей, фактически, не было нужно, время она угадывает сразу и безошибочно, и может отсчитать хоть десяток, хоть сотню секунд.
Время всегда рядом, время вокруг, время течет ручьями, пересыпается , щелкает между шестеренок механических часов, проскакивает крошечными искрами в электронных, время материально, прекрасно и живо даже более, чем люди. Это она видит во снах, и во снах крышка карманных часов чуть приоткрыта, и из-под нее пробивается яркий золотой свет, а если приставить часы к уху, слышен гипнотический ритм из четырех ударов. И странным образом этот сон почти ни о чем не менее чудесен, чем другие, которые она может вспомнить лишь крайне смутно – порой какие-то дивно прекрасные места, серебристые деревья под оранжевым небом, порой – погони за странными существами. Должно быть, нервная работа сказывается, хотя начальнику Экспертной Службы не часто приходится самому арестовывать преступников...
Наяву она к остановившимся часам никогда не прислушивается. Какой смысл в этом?
Иногда она машинально зарисовывает образы из снов, но получается плохо, размыто и неопрятно. Аккуратнее всего выходит ни разу до конца не дорисованная схема человеческой кровеносной системы с двумя сердцами.
Нет времени додумывать это и дорисовывать; а сны ускользают из памяти. Если работаешь в Федеральной Экспертной Службе, события наяву могут быть ярче и стремительнее любого кошмара; есть что запоминать и без них.
Пару лет назад, оперируя бандита, своего похитителя, она мысленно проговаривала клятву Гиппократа, которую с давних пор помнила наизусть:
...никогда и никому не отказывать во врачебной помощи и оказывать её нуждающемуся с одинаковым старанием и терпением независимо от его благосостояния, национальности, вероисповедания и убеждений;
...никогда не обращать мои знания и умения во вред здоровью человека, даже врага.
Только часть древней клятвы где-то затерялась.
Потому что нужно еще и не быть трусливым или жестоким.
Эти слова пришли из снов, с оранжевых небес над красными полями, безмолвные девиз и обещание, которые она никогда не говорит вслух, хотя те, кто сейчас ее окружает, их бы поняли.
Хотя скорее всего, эти слова им и так знакомы. Но зачем это проверять? (Так же как и незачем прислушиваться к сломанным часам, в которых бьется живой ритм, рвется наружу вместе с золотым светом – к родным и привычным звездам. Домой.
АПД-3, дотаскиваю 2-й кусок
читать дальше
И вот однажды наступает момент, когда это все заканчивается, и боль и обжигающее золотое сияние выворачивают на изнанку все ее существо, из ниоткуда возникают миллиарды недостающих деталей, а потом агония заканчивается, и Галина Николаевна Рогозина перестает существовать как человек и занимает место среди прочих масок и воспоминаний. И первой мыслью в голову лезет совершенно дурацкое «Да, Джоном Смитом тут назваться, конечно, не получилось бы», а дальше на пол-минуты она погружается в какой-то непоследовательный пересмотр окружающей действительности. Яркое холодное освещение, идеальный порядок, а вот, к примеру, Ванечка Тихонов, буквально сползший под стол и в ужасе уставившийся на нее совершенно круглыми глазами.
— Г-г-галина Николаевна! — запинаясь, бормочет он, а когда она поворачивается к нему, неосознанно пытается отползти подальше, то ли потому, что последние искры артронной энергии еще не угасли, то ли потому, что выражение лица у нее сейчас, наверно, образцово-безумное.
— Все в порядке, Вань, — отвечает она, подает ему руку, помогая подняться. — Правда, в порядке.
— Что это было? — в его голосе всё еще смешаны страх за неё и за себя, но вновь вернувшиеся в полном объёме чувства позволяют видеть глубже, видеть весь спектр, любопытство и восхищение за уже проходящим испугом.
— Сейчас, сейчас… Нет, подожди, — она рассеяно оглядывается по сторонам. — Я объясню все, но не здесь, пойдем.
И они почти бегут по морозу куда-то в сплетение улиц за зданием ФЭС, недалеко, так что Тихонов в одном лабораторном халате поверх футболки и джинсов почти не успевает замёрзнуть. Он с возвращающимся страхом повторяет вопрос «Что происходит?», но в ответ получает «Я всё объясню, но поверь, мы должны дойти до одного места». Её ведут память и инстинкты, наконец она резко останавливается в ничем не примечательном тупике — кирпичные стены да следы котов на снегу — и громко щелкает пальцами, в последний момент оборачивается на своего спутника и на всякий случай хватает его за руку. Но он не пытается убежать, лишь недоумённо смотрит, как прямо перед ними в воздухе проступают контуры синей будки и сама собой открывается её дверь, и, слишком растерянный, чтобы спорить, беспрекословно переступает через порог.
— Это невозможно! — осипшим голосам бормочет Тихонов, окидывая взглядом комнату управления.
— Тардис больше внутри, чем снаружи, — широко улыбаясь, говорит она, с нежностью проводит руками по рычагам и кнопкам на консоли.
— Либо я сплю, либо я под действием каких-то психотропных препаратов, — мотает головой Тихонов, в некоторых вопросах почти по-галлифрейски рациональный. — Галина Николаевна. Вы обещали объяснить.
— Да, да, конечно, — ей немного жаль тратить время на объяснения и она не уверена, с чего лучше начать, но обещание надо выполнять. — Прошлое или будущее? Нет, лучше будущее… — она набирает координаты; дверь автоматически захлопывается, а центральная колонна приходит в движение. – Так. Теперь. Мы с тобой находимся в Тардис. Это мой темпоральный корабль… машина времени, если хочешь. В ней можно отправиться почти в любую точку пространства и времени в нашей Вселенной.
Она перекидывает через плечо конец на автомате захваченного из офиса яркого шарфа (не её, не Галины Рогозиной, кто-то недосчитается его завтра) и засовывает в карман надоевшую заколку; каштановые локоны беспорядочно рассыпаются по плечам. «Нужно найти другую обувь, — думает она — И вернуть шарф».
Колонна останавливается. Она открывает дверь и отходит в сторону, чтобы не загораживать вид на космическую станцию Джемини-Прайм, ажурную и сверкающую в лучах белой звезды.
— А… как это, как?.. — Тихонов отшатывается от двери, но его взгляд уже прикован к космосу, и страх отступает на второй-третий-десятый план.
— Мы в будущем. Это семьдесят третий век, пятая колония землян в туманности Кошачий Глаз. Тардис переместилась сюда и создала вокруг защитное поле — поэтому воздух не уходит, — Тихонову не хватило секунды, чтобы спросить об этом; он наконец подходит к дверям, с опаской высовывает наружу руку и сразу отдёргивает, а лицо его выглядит сейчас совсем мальчишеским и юным. «Будущее. Кошачий Глаз. Тар-дис», — повторяет он раздельно и тихо, оборачивается к ней — ещё не все вопросы дан ответ.
— Я — Доктор, — говорит она. — Это долгая история…
АПД-4 Время шло, аффтар курил пьесы, вливался в экстремальный рашн галлифэндом и вопрошал у вселенной: Как жить с тем, что у Доктора есть брат
Тихонов привыкает к тому, что Галина Николаевна – не человек (в глубине души он не слишком удивлён этому факту). Тихонов привыкает к тому, что Доктор – это не совсем Галина Николаевна, и что она стара как руины древнего Двуречья. Тихонов привыкает к её живому кораблю, ТАРДИС; к будущему и прошлому и бездонному космосу, к побегам и погоням, которых за все годы в ФЭС на его долю почти не выпало.
Труднее было бы привыкнуть к её родной планете и соотечественникам, но они задерживаются там лишь на два дня. Вся планета окрашена красным, оранжевым и серебряным и заставляет вспомнить то ли Толкина, то ли Азимова. Галина Николаевна будто бы осторожничает, а местные её друзья – странные, странные, бесконечно странные, злодей из старого фильма и благородная леди-политик – шутят о чём-то непонятном, грозят Доктору должностью президента планеты. Тихонов даже не пытается понять, нравится ему эта планета или нет. Впрочем, здесь как минимум создали ТАРДИС, а он сразу понял, что разумная машина времени – это самая прекрасная вещь, какая только может существовать во вселенной.
После этой планеты, Галлифрея, они снова куда-то летят-бегут-спасают, логика то пропадает из происходящего, то снова возвращается (иногда Тихонов с ностальгией вспоминает свою спокойную и, о Время, такую логичную и понятную работу). Бесцельные странствия заносят их астероид, а на астероиде том – музей, а в музее – старший брат Доктора, отмотайте плёнку назад, пожалуйста, это уже слишком.
С лёгким недоумением Тихонов вспоминает, что полтора года назад уже видел его в ФЭС – как свидетеля и подозреваемого в одном запутанном деле о краже драгоценностей и убийстве. Иностранец, почти без акцента говорящий по-русски, он – по его словам – приехал в Москву ради заключения какой-то сделки. От его присутствия в офисе ФЭС Рогозина становилась странно задумчивой и капельку более нервной; как она однажды объясняла, под воздействием Хамелеонной Арки повелитель времени не теряет связь с памятью окончательно.
– Я думала, что найду тебя на Галлифрее, – задумчиво добавляет Рогозина после немного скомканного обмена приветствия.
– Меня там нет уже довольно давно, – печально качает головой инопланетянин в деловом костюме, инопланетянин с густыми старомодными усами и синими глазами. – Не ждал, что ты меня будешь искать.
– Я поблагодарить тебя хотела, Браксиатель, – улыбается Рогозина (или не она, или это уже Доктор), – за кольцо, которое ты мне вернул.
И вправду, было кольцо – серебряное, с синим камнем-кабошоном, якобы за раскрытие того дела с драгоценностями и отравлениями подаренное коллекционером полковнику Рогозиной. Она никогда его не носила до тех пор, пока не вспомнила, а вот Доктор использовал однажды, чтобы загипнотизировать какого-то пассивно-агрессивного пришельца.
– Кольцо помогло, я надеюсь?
– Сработало как стабилизатор, – кивает Рогозина. – Память и восприятие перестали смешиваться, правда, понадобилось еще больше года, чтобы добраться до часов. Как ты вообще узнал, что я на Земле?
– О, это долгая история, – Браксиатель усмехается, – И, вероятно, не совсем в твоём вкусе.
– И тем не менее было бы интересно услышать.
Они, продолжая беседовать, уходят вглубь парка. Парк на астероиде очень красивый, похожий, наверное, на Версаль или что-то ещё в этом духе.
– Знаешь, впервые вижу, чтобы Бракс и Доктор были так похожи внешне, – доверительно сообщает Тихонову сурового вида дамочка с бэйджем, гласящим, что она – профессор археологии Б.Саммерфилд. – У галлифрейцев с этими их регенерациями семейное сходство как-то странно работает.
Тихонов молча кивает. Его представления о биологии, физике и прочих мирообразующих вещах последние три недели спешно обновляются, поэтому кивание – максимум, что он может себе позволить.
@темы: Доктор Кто, фанфики, След, с вами была радиостанция "Технарь и призрачные кони", Кроссовки. Красные, Тамриэльская Экспертная Служба
-
-
01.05.2014 в 23:23Более того, верибельные допущения.
-
-
01.05.2014 в 23:25"У нас с каноном больше чем любовь"
-
-
02.05.2014 в 00:15-
-
03.05.2014 в 12:00-
-
19.09.2014 в 18:53-
-
19.09.2014 в 19:00-
-
19.09.2014 в 19:32-
-
30.08.2015 в 13:01-
-
30.08.2015 в 13:13